Haс познакомили по телефону. Мы никогда в глаза не видели друг друга. Общий знакомый передал мне её телефон и сказал: посмотри, что ты можешь сделать, что из этого получится.
Я позвонил, и познакомился с очень общительной и одинокой болтушкой. Она была младше меня, и её заинтересовали мои выступления на радио, с их активной позицией.
Она рассказывала, как отслеживает передачи радиостанции РЭКА, 9-го телеканала, и пришла к выводу, что израильские СМИ занимаются дезинформацией русскоязычного населения, особенно пенсионеров, которые так и не усвоили иврит. Она занималась мониторингом прессы, той работой, которую до нее и после уже никто и никогда не делал.
Я выдал ей несколько телефонов интересующих её людей в Иерусалиме, в Тель-Авиве, и предупредил, чтобы она ссылалась на меня, тогда с ней будут разговаривать. Она прислала мне свою первую статью, сказала, что это только первая часть. Я опубликовал и стал ждать её вторую часть, но так и не дождался. И тогда я рассердился. Я всегда живу по минутам. Обещал, сделал, а тут мне пообещали и… не сделали. Я позвонил её маме и сказал, что Лена пообещала мне материал, и не прислала, и я очень сердит. Вечером она мне перезванивает и клятвенно обещает, что пришлет вторую часть, но опять не присылает, потому что она над ней ещё работает…
Потом у неё ломается компьютер, пока она его чинит, она разъезжает из Иудеи в Тель-Авив на заседание то одного клуба, то другого, обрастает знакомыми, и снова звонит по пелефону, потому что живет в вагончике, на поселении, и стационарного телефона нет, как нет и особых денег, что впрочем, не главное.
Все больше начинают говорить о депортации евреев из Гуш-Катифа. И я посылаю ей материалы как надо держаться на допросах во время ареста в КГБ и в ШАБАКе. Она присоединяется к одной из демонстраций протеста, в которой участвует молодежь. Не выполняет распоряжений полицейского, и её задерживают. Полицейский участок, первый допрос, знакомство со следователем. И совершенно четкое знание: здесь они нарушили закон, и здесь они нарушили закон, а здесь солгали. И начинает описывать свой опыт пребывания в кутузке.
И именно в этот момент, словно осознав, что времени у неё остается все меньше она начинает забрасывать меня своими материалами, которые она на второй день может изменить, и просит поменять текст на последний вариант. И я меняю, потом сержусь. Но в этот момент ни у кого вокруг нет такого обнаженного нерва.
Умерла её мама, и она осталась одна. Я не знаю, как она сидела семь дней Шиву, и кто к ней приходил, я только позвонил, и выразил соболезнование. Она сказала, что она мне очень благодарна за то, что по моим звонкам, по моей требовательности, её мама поняла, что её дочка не даром живет на свете, и что она кому-то нужна, что она делает какое-то нужное дело.
А затем произошло событие, когда израильское телевидение на радость всем антисемитам стало вести трансляцию о том, как евреи изгоняют евреев. Как полиция тащит за руки, за ноги, а иногда просто волочит по земле еврея, или избивает его дубинками. И никто не дрался за свой родной дом насмерть. Все говорили о любви к армии, все плакали и обречено сдавались, потому что никто не рванулся на помощь Гуш-Катифу. На дорогах стояли заставы, заслоны, полицейские. В воздухе стояло такое: “ОДОБРЯМС!!!” и восхищение мудрым, Ариэлем Шароном, все так плотно довилось, пресекалось, преследовалось, разбивалось о полное непонимание того преступления, которое вершилось, что она решилась на невероятное.
Объясняют мудрецы, что еврей не имеет права убивать себя. И на этом основании держат эти мудрецы в кармане свою фигу, и говорят вроде бы “умные слова”. Но за всеми этими словами нет поступка и нет жизни. Это слова соглашателей, приспособленцев, людей робких, озабоченных тем, как бы чего не вышло. Эти люди никогда не будут протестовать. И не выйдут на баррикады. Лена вышла. Она вышла к полицейскому блокпосту, на глазах у не успевших что-то сообразить полицейских вылила на себя бутылку бензина, чиркнула зажигалкой. И полыхнула живым факелом!
Израильская пресса написала, что это было чисто “русское самоубийство”. Никто не написал, что человек в знак протеста против несправедливости, творимой на его земле, выбирает смерть, как оружие сопротивления этому правительству, этому режиму, этому молчаливому на все согласному большинству, этим импотентам, что предпочли сидеть у экранов телевизоров, вместо того, чтобы требовать отставки правительства и Кнессета на улицах, сотворившими первое изгнание евреев, на еврейской земле. Никто не сказал, как больно принимать такие решения! Равы сказали, что это не еврейский поступок! А подвиг защитников Масады, еврейский поступок? А подвиг Маккавеев не подчинившихся деспотизму, и дравшихся насмерть, тоже должен был кто-то разрешить? Им, потомкам левитов? Лена Босинова сама опоясалась мечом. И сама приняла свой бой. Еврейская душа, еврейская женщина единственный смертельный протест против произвола диктатуры. Принявшая смерть во имя неделимости земли, в знак протеста против осквернения Имени… Которое допустили осуждавшие ее равы.
